Подойдя к гимнастам, уже раскачивавшимся на брусьях, он вносил в их работу сумятицу, беспорядок. Упражнения на брусьях на какой-то момент приостанавливались, подбегали находившиеся у главного входа униформисты, хватали бездельника и перебрасывали его за барьер. В этот момент точно такая же фигура появлялась с другой стороны манежа. Снова медленно переступала через барьер и с той же безмятежной улыбкой обводила присутствующих взглядом.
Публика была озадачена. Как мог артист добежать до противоположной стороны манежа с такой невероятной быстротой? В нужный момент через прежний выход возвращался первый комик. Вместе они выглядели как близнецы.
Под куполом в это время появлялось нечто новое. К арене отвесно спускался узкий трек. Под дробь барабанов зрители следили за лучом прожектора, который двигался вверх по треку, а остановившись, освещал на его конце маленький автомобиль и стоящего рядом человека. Наступал момент напряженного ожидания. Человек приветственно махал рукой, садился в автомобиль и под непрерывный барабанный бой и удары медных тарелок несся с огромной скоростью вниз, срывался
с трека, делал кульбит в воздухе и попадал в сетку у противоположного конца манежа. Это был номер, рассчитанный на мгновенный шок у зритеЛей.
Совершенно по-иному звучало выступление наездницы-казачки. Она как вихрь носилась по арене, на полном ходу соскакивала с лошади и вскакивала на нее вновь, а пока лошадь неслась без седока, успевала сделать на манеже несколько па кавказского танца. Все это сопровождалось музыкой, полной жизни и огня, подхлестывавшей наездницу и вдохновлявшей ее на новые трюки. Маленькая, быстрая, рыжевато-коричневой масти лошадка, вытянув шею и прижав уши, носилась, как настоящий чертенок, — под стать своей резвой хозяйке.